Я фонтан крови. В виде девушки.
Я записала свой первый альбом в одиннадцать лет. У нас, в Исландии, было радио-шоу, где каждый, кто хоть что-то делал хорошо, мог прийти и выступить. Кто-то умел показывать фокусы, и он показывал фокусы. Кто-то умел крутить сальто, и он крутил сальто. А я пела. Даже в школьном автобусе. Везде-везде. Всегда-всегда. Это было единственное, что я умела. В общем, какой-то чувак заметил это, позвонил моей матери, посулил ей деньги и предложил записать мой альбом. Моя мать подумала и сказала «да». А меня даже не спросили.
Когда я покинула Исландию
и переехала в Англию, мне было 18 лет. У меня был шок. Исландия, которая осталась там, за морем, была тихой, как сельский приход. Иностранец, идущий по улице, вызывал у людей оторопь — ведь это было задолго до туристического бума. Я шла по Лондону, выпучив глаза, и все казалось мне таким грязным и липким, что я мыла руки не меньше пяти раз в день. А еще там была клубника — что-то, что я видела впервые в жизни.
Когда-то я с опаской предполагала, что в Голливуде принято носить только черный Армани, а преступившего эту догму ждала скорая казнь. Оказавшись там, я с ужасом констатировала, что за небольшими исключениями — это чистая правда. И что голливудские журналисты только об этом и способны говорить.
Мода для меня — это фашизм. Журналы, обслуживающие моду, диктуют: будь такой, какой велели, подчиняйся, подчиняйся, подчиняйся. Надеть вещь, которая вышла из моды, — самое страшное преступление, которое женщина может совершить. Об этом пишут так, будто за это вас ждет публичная казнь на центральной площади.
Когда я захожу в магазины подержанных вещей, я чувствую что-то вроде наркотической эйфории. Мой замаскированный охотничий инстинкт сразу начинает рваться наружу.
Американские журналисты плохо понимают меня. Если я появляюсь где-нибудь в одежде, которая мне нравится, они сразу пишут про меня кучу отвратительных вещей. Почему-то им кажется, что моя беда в том, что я изо всех сил хочу быть похожа на Дженнифер Энистон, только делаю это из рук вон плохо.
Мне не нравится быть знаменитостью. Быть знаменитостью — это что-то из сферы обслуживания. Как мыть туалеты или типа того.
Быть музыкантом очень легко. Мой дом полон музыкальных инструментов. И он всегда наполнен музыкой. Но я никогда не хожу на премьеры и не торчу на вечеринках у Паффа Дэдди.
Музыка для меня — это бесспорный научный факт. Как алгебра.
Я уважаю такую вещь, как техническое превосходство. Я часто думаю об этом, когда смотрю на ребят, танцующих брейк. Здесь все дело в технике: кто более техничен, тот и побеждает. Точно так же и в природе: райская птица с самыми пестрыми перьями имеет больше шансов, чем остальные. Я уважаю это, но не принимаю. Того, кто импульсивен и дик, никогда не сможет превзойти тот, кто техничен и математически точен.
Я скучаю по ритму. Когда мне было четырнадцать, я играла в девчачьей панк-группе на ударных. Поэтому до сих пор, как только речь заходит о ритме, я становлюсь чертовски разборчивой.
Для меня человечество — это одно большое племя. Необходимо признать это и пустить все религии прахом. Мне кажется, мир устал от самолюбования верующих. Мы — гребаные животные, нуждающиеся в ритме. Мы язычники. Давайте просто ударим в наши барабаны.
Если бы у меня был шанс изменить мир, в первую очередь я бы избавилась от религии. Неплохое начало, по-моему. В конце концов, сегодня религия приносит лишь ненависть и разрушения.
Я не сильна в богословии. Но я могу спорить с христианством как женщина. Все знают, что в году 13 лунных месяцев. И некоторые вещи происходят с большинством женщин именно 13 раз в году. Но христианству было необходимо ввести двенадцатимесячный год. Было необходимо, и все тут. Поэтому они взяли и лишили нас месяца.
Я всегда рассматривала футбол как языческий праздник плодородия. Одиннадцать сперматозоидов несутся по полю, пытаясь угодить в яйцеклетку. В этом смысле мне почему-то всегда было очень жаль вратаря.
Будь спонтанным и ничего никогда не планируй. Я делаю так.
Не думаю, что для того, чтобы как-то отреагировать на 11 сентября, нужно сесть и написать об этом песню. Я уверена, что нужно сесть и написать песню о чем угодно другом. Потому что, к счастью, в этом мире есть еще что-то, помимо Буша и Бен Ладена.
В последнее время я довольно много времени провожу на новостных сайтах, потому что я хочу знать, что происходит в мире. В конце концов, даже супермодели между собой говорят о международной политике. От этого уже никуда не деться. И я стараюсь больше узнавать про ислам.
Я никогда не буду делать никаких политических выступлений, потому что я очень плохо разбираюсь в этом. Но я легко могу выступать от лица тех, кого политика интересует лишь в фоновом режиме.
Мне кажется, что у каждого человека есть какая-то миссия. Моя миссия — делать все быстро-быстро. Я попробовала 900 тысяч разных вещей только для того, чтобы знать, что я попробовала их все.
Я не люблю дуэты, не люблю работать с кем-то. У меня на это просто нет времени. Но даже если бы у меня было 500 лет, я бы все равно старалась держаться от всего этого подальше. Девяносто процентов своей музыки я делаю сама и в дальнейшем хотела бы, чтобы этот процент только рос.
Никогда не буду заниматься хип-хопом. Я же из Исландии.
Исландия — это камень в чаше с водой. Этот камень может быть под водой, он может быть над водой, он может пускать пузыри. Но он никогда не осознает своего выбора. Просто делает то, что делает.
Я не боюсь оставлять без присмотра свои записные книжки. Мне нечего опасаться до тех пор, пока я владею особым секретным кодом, который называется исландский язык.
Мне кажется, многие в Исландии меня не любят только потому, что не понимают английского.
Как и все исландцы, я люблю напиваться. Напиваюсь я, пожалуй, не так уж часто, но уж если начинаю, то это, как правило, настоящий Армагеддон.
Мне кажется, нет никакого смысла напиваться, если вы не собираетесь танцевать до изнеможения и быть диким.
Во всяких скучных книжках вы легко можете прочитать о том, что, разменивая пятый десяток, пора подумать о здоровье и начать, скажем, выпивать немного красного вина по вечерам. Сосуды, давление, сердечная мышца, всякая чушь. Но если я выпиваю вечером бокал красного вина, утром я все вижу, как в черно-белом телевизоре. Никаких цветов. Напиваться, плясать, шлепать кого-то по заднице и взрывать хлопушки — вот что здорово. Конечно, нельзя перебарщивать. Пару раз в месяц будет достаточно. Именно так я себя и уговариваю: дважды в месяц. Но я не могу ждать. И поэтому, срываясь в очередной раз, я думаю: в жопу все это здоровье и все эти нужные зароки и обещания.
Я не нравлюсь себе только тогда, когда устаю. Например, я никогда не говорила себе: сегодня я хочу быть красивой. Я просто не хочу выглядеть усталой. Если вы покажете мне две фотографии, на одной из которых я буду выглядеть уродом, а на другой я буду усталой, я стану беспокоиться только о последней.
Нет ничего хуже, чем девочки, одетые во все розовое.
Боже, храни интернет. Забавно, но как только все эти бизнесмены и адвокаты, вся эта мерзость и слизь, придумали и подсчитали, как подчинить и контролировать музыку, появился интернет и за одно мгновение превратил все их потуги в короткий беззвучный пук.
Странно в этом признаваться, но я всегда хотела стать фермером.
Дата: 2010 | Источник: Esquire
